"Последняя часть моей поморской самости умерла". Что осталось от деревянной архитектуры Севера
269
Заколоченные двери и окна, прогнившие деревянные ступени, запах сырости и плесени – в таких домах в Архангельске живут люди, десятилетиями ожидая расселения. Часть из этих "деревяшек" – обычные бараки. Но на многих разрушенных, сгнивших, сгоревших деревянных руинах еще сохранились "золотые" таблички с указанием, что это "памятник архитектуры, охраняемый государством". Корреспонденты Север.Реалии своими глазами увидели, как в Архангельске доживают свой век деревянные дома и как они на самом деле "охраняются" государством.
Подписывайтесь на инстаграм, телеграм и YouTube Север.Реалии. Там мы публикуем контент, которого нет на сайте!
"Мечты" и "надежды"
Проспект Советских Космонавтов, одна из самых старых улиц Архангельска. Запах гари здесь чувствуется до сих пор, хотя старый двухэтажный дом №44 сгорел еще в мае.
Огонь за несколько минут охватил деревянную постройку с почерневшими от времени фасадами и голубыми окнами. Через полчаса раздался резкий треск – обвалилась старая крыша. Спустя несколько часов на месте барака остались обугленные стены, оконные рамы, выкрашенные несколько лет назад в голубой цвет, почернели.
В здании уже давно никто не живет, и обитатели соседних "деревяшек" понемногу растаскивали его на дрова.
Пожары в деревянных домах в Архангельске не редкость. Обугленные остатки часто долго никто не убирает. На стене соседнего со сгоревшим кирпичного дома, возле которого сложены обгоревшие доски, кто-то написал два слова: "мечты" и "надежды". Получилась отражающая происходящее с деревянной архитектурой в городе инсталляция.
Местные чиновники, между тем, до сих пор называют Архангельск "столицей деревянного зодчества".
"Чувствовать свое бессилие"
Татьяна Полуэктова вместе с мужем и дочерью 8 лет жила в историческом доме-памятнике купца Калинина: это небольшой двухэтажный особняк в центре города 1900 года постройки. Никанор Андреевич Калинин, сын пинежского крестьянина, купец 2-й гильдии, торговал в Архангельске мануфактурой и готовым платьем, был гласным городской думы, занимал общественные посты. После революции его дом советские власти национализировали, судьба самого купца и его потомства – неизвестна.
Новые власти поселили в усадьбе Калинина представителей городской интеллигенции. Просторные квартиры купеческого дома считались элитным жильем. Трехкомнатную квартиру площадью 100 метров получил и главный агроном Архангельской области – прапрадед Татьяны вместе с семьей. С тех пор в квартире родилось и успело пожить пять поколений. Но полтора года назад Полуэктовым пришлось экстренно переезжать: жить в особняке стало просто невозможно.
– Все в доме жили очень дружно. Здесь родилась моя бабушка. Была большая семья, много детей. Мне рассказывали, что во время войны одна из бомб попала во двор-колодец нашего дома и она очень сильно повредила фундамент. Моя прабабушка старалась эти бомбы как-то тушить, дежурила на чердаке. А бабушку почти сразу после войны репрессировали: она работала в интерклубе, её схватили прямо на улице, скорее всего, по доносу, как очень многих тогда людей. Восемь лет провела она в Воркуте в лагере, потом вернулась в этот дом. Все мое детство прошло там. Для меня это родовое гнездо, можно сказать. Все прелести коммунальной жизни: общий быт, топить по очереди общие печки, собираться за общим столом – я очень хорошо это помню, – рассказывает Татьяна.
После смерти бабушки Татьяна со своей семьей жила в квартире с высокими потолками и печами в каждой из комнат. Она видела, что здание приходит в негодность, и пыталась как-то повлиять на местных чиновников, чтобы те озаботились ремонтом дома.
– Я очень много писем написала депутатам, в городское правительство, несколько раз звонила на прямую линию президенту. Просила как-то позаботиться о нашем доме. В тот момент еще можно было провести какую-то реновацию здания, как-то позаботиться о том, чтобы оно не разрушалось такими темпами, потому что фундамент у него каменный, а само здание сделано из мореной лиственницы. Когда мы прикручивали что-то в этом доме, у нас каждый раз сверла ломались, потому что просверлить эту лиственницу сложнее, чем бетон. Дом стоял бы и стоял, если бы о нем заботилось государство. Я обращалась к депутатам, говорила, что из здания можно сделать музей. Не хотите музей – давайте сделаем гостиницу. Нужно всего-то дать людям возможность переехать в другое жилье и использовать это здание по другому назначению. Но приходили отказы, мол, нет денег для ремонтных работ.
Чувствовать свое бессилие неприятно, когда ты реально не можешь никак повлиять на ситуацию, как бы ты ни хотел. Вообще история человечества держится на памяти, на том культурном наследии, которое нам достается сквозь поколения, но когда люди, обладающие властью, настолько равнодушны к тому, что мы получили в наследство, – это вызывает вопросы, насколько им вообще ценна собственная культура. А это все-таки культура русская, русское домостроительство, и передать это наследство своим детям – наш долг, долг каждого отдельного человека и тех, у кого власти больше. – говорит Татьяна.
То, что дому Калинина нужен ремонт, было известно давно. В домовой книге за 1988 год говорится, что износ особняка составляет порядка 80%. В 2018 году дом признали аварийным и подлежащим расселению.
– Глобально все сыпаться начало, наверное, лет шесть назад. Начал отваливаться подъезд, который ведет к нам, и лестница над нами. Потом пошли проблемы с отводом воды с крыши – весь снег и вся вода стали попадать в перекрытия. Жильцы стяжками пытались укрепить подъезд, но потом мы поняли, что это просто бессмысленно, все стяжки рвутся под тяжестью здания, а правительство ничего не собирается делать, – продолжает Татьяна. – К нам несколько раз приезжали МЧС по поводу дымящихся печек. Они оцепляли здание ленточкой и говорили: здесь жить нельзя, ходить около дома нельзя, здесь сыплется штукатурка, она упадет вам на голову – получите травму или вообще погибнете. Больше ничего не делали. Я поняла, что нужно съезжать, примерно 1,5 года назад. В ноябре я затопила печку и весь дым пошел в комнату. Печник что-то пытался прочистить, но ничего не получилось. В итоге мы поняли, что обвалились перекрытия между первым и вторым этажами.
Из квартиры семья выезжала экстренно. Татьяне, забирая вещи, пришлось даже вызвать МЧС: соседи сверху затопили печь и черный дым затянул всю квартиру.
– Ситуация осложняется тем, что дом – памятник архитектуры. Мы стояли в очередях на расселение и каждый раз с этих очередей слетали, так как дом – памятник архитектуры и, как только из него всех выселят, с ним придется что-то делать, а пока в нем кто-то живет, с домом можно ничего не делать, – рассуждает Татьяна. – У меня такое чувство, что они ждут, пока он рухнет на головы тех, кто еще рискует там оставаться. Рано или поздно это случится. У нас в доме есть люди, которым просто некуда уехать.
Городские власти говорят, что в 2023 и 2024 годах в Архангельске расселить нужно 129 аварийных жилых домов, в которых проживают почти три тысячи человек. На это администрации города нужно 3,7 млрд рублей. Но это примерно пятая часть всего городского бюджета, поэтому люди ждут расселения годами и десятилетиями.
"Разбит, но не сломлен"
Пару лет назад студентка архитектурного отделения Северного арктического федерального университета (САФУ) Юля Воронцова шла по Воскресенской улице своего города и заметила, что одно из старейших в городе зданий – дом Овчинникова – со всех сторон окружили новостройки.
Этот дом был построен в стиле модерн в 1912 году инженером Семеном Овчинниковым. Здание, которое украшает угловой эркер и четырехгранная башенка, завалилось на бок, фасад почернел. "Разбит, но не сломлен", – шутят про дом Овчинникова местные. Но жильцам дома не до шуток – они мечтают о расселении.
В 1998 году износ дома составил более 65%, а в 2013 году дом признали аварийным. В мае 2023 года глава Архангельска Дмитрий Морев предложил его просто снести, "как несоответствующий архитектурному ансамблю, который выстроился вокруг него". "Архитектурный ансамбль", о котором говорит Морев, – это те самые спальные многоэтажки, которые окружили маленький, почерневший от времени, но "не сломленный" особняк.
– Я посмотрела на то, в каком состоянии находится дом Овчинникова, и решила его нарисовать. Я никогда не хотела стать остросоциальным художником. Это как-то произошло само собой. Захотелось просто запечатлеть родной город, – говорит Юля.
Сейчас в рамках для фотографий в ее книжном шкафу – рисунки обычных бараков и деревянных домов, признанных памятниками архитектуры и разрушающихся на глазах.
– Мне в детстве иногда казалось, что в этих домах живут монстры. Когда дом наполовину разваливается, обычно ставят ограды, заколачивают окна, чтобы туда не смогли пробраться люди. Когда я была ребенком, я не понимала, почему эти дома ограждают, и начинала придумывать какие-то страшилки, что в заброшках на самом деле какие-то чудовища живут, и поэтому их ограждают, чтобы эти чудовища детей не съели, – говорит Юля.
За последние несколько лет в городе сгорело несколько уникальных деревянных памятников архитектуры. Все они были признаны культурным наследием. И все теперь потеряны для города. Черные обгоревшие остатки дома Гринфельда уже четыре года лежат в центре города, огороженные синим строительным забором.
В начале прошлого века этот удивительной красоты особняк построил Павел Петрович Гринфельд – капитан дальнего плавания, общественный деятель, издатель справочника "Спутник Помора".
Небольшой деревянный эркер, кусок почерневшего обугленного фасада, разбитая кирпичная печь и запах гари – это все, что осталось от дома Гринфельда сегодня.
В городе говорят, что дома эти якобы поджигают застройщики – чтобы меньше было мороки с документами на снос исторического здания и расселением людей. Но никаких уголовных дел против компаний-застройщиков никто не возбуждал.
– О том, что дома поджигают специально, говорят в городе открыто, – говорит Воронцова. – Я как-то нарисовала три сгоревших дома, которые стояли рядом в переулке Водников. Там тогда буквально каждую неделю горели друг за другом деревянные дома. Я оформила работу как триптих и на фасадах домов приклеила сгоревшие спички.
Еще один уникальный памятник архитектуры – дом Вальневой – стоит полуразрушенный, он был построен в 1912 году. Хозяйка усадьбы Елизавета Вальнева была женой известного капитана-полярника Фёдора Вальнева.
На фасаде дома сохранилась "золотая" табличка, из которой следует, что дом признан памятником архитектуры и подлежит государственной охране. Как его охраняет государство, убедиться не трудно: на первом этаже заколочены все окна и двери ; на втором – выбиты стекла; в дом нередко проникают бездомные.
– Сохранять тут уже, по сути, нечего. У нас есть проспект Чумбарова-Лучинского, где понастроили копии деревянных домов. Они зачастую не совпадают с оригинальными проектами, но тем не менее это хотя бы какая-то имитация вот этой исторической застройки начала 20-го века. Я их тоже рисую, играя на контрасте жизни и смерти эти домов, они как бы еще не мертвы, но уже и не живы, потому что уже не представляют никакой культурной ценности, – говорит Юля.
Еще в 80-е годы прошлого столетия власти попытались создать в центре города имитацию старого деревянного квартала, построив здесь копии разрушающихся архитектурных памятников. Так, на проспекте Чумбарова-Лучинского появилось много новодела.
– Чумбаровка – это искусственный проект, он создавался как компромиссное решение, когда очень много старого города было потеряно ещё в 60-70-е года. – говорит редактор паблика "Архангельск: архитектура и градостроительство" Владислав Дреко – У нас есть дом Овчинникова на пересечении Ломоносова и Воскресенской. С него построили довольно неплохую реплику на Чумбаровке. А есть дом Никольского, оригинал которого стоит на проспекте Советских Космонавтов. К его копии у меня большие вопросы. При этом всем у нас на улице Иоанна Кронштадтского сейчас воссоздается памятник, который физически был утрачен, потому что пришел в негодность и сгнил. Его передали строительной компании с обязательством воссоздать. Но для всего нужны деньги. Чтобы отремонтировать, отреставрировать и воссоздать такие дома, нужны немалые затраты. В свое время на сайте администрации города публиковали данные, что для полного приведения в порядок дома Овчинникова, в ценах 2016 года требовалось порядка 40 миллионов рублей. Сейчас эта стоимость разумеется выше. Цена сопоставима со стоимостью квадратного метра новостройки в Архангельске: что новый дом железобетонный построить, что памятник отреставрировать.
– Прошлой весной мы с друзьями ездили в поселок на окраине нашего города, его регулярно по весне топит и там размывает дворы и канализацию. Жители этих домов вынуждены передвигаться по деревянным поддонам, по цоколю, по чердаку, чтобы пробраться к своему подъезду, – рассказывает Юля Воронцова. – И я нарисовала дом, который был прикреплен на прищепках к ниткам – это как сушится белье на веревках, которые есть в любом советском дворе, напрыскала туда капельки воды. Мне хотелось просушить эти дома в буквальном смысле. И в этом году дома по-прежнему топят, и так происходит постоянно.
Иногда, когда я хожу и фотографирую эти дома, люди подходят, интересуются, зачем я их фотографирую. И никто мне не верит, что я рисую дома, потому что кто еще будет это рисовать? Мне прямо так и говорили: зачем ты это делаешь, зачем фотографируешь? Несколько раз меня останавливала полиция. Они думали, что я закладки кладу куда-то или что-то в этом роде. Хорошо, что у меня был с собой паспорт, иначе бы повязали. Архитектура – это же лицо города, и это то, что отличает каждый город друг от друга. Необходимо хранить самобытность каждого города. Но многие из тех домов, которые я рисую, скоро исчезнут, и от них, возможно, не останется ничего, кроме этих рисунков. – говорит Юля.
Вот что осталось в Архангельске от уникального дома Брагина, который был классическим памятником деревянного архангельского модерна начала прошлого века.
На одной стороне фасада этого дома неизвестные оставили надпись белой краской: "Огонь поглотил тебя – и последняя часть моей поморской самости умерла вместе с тобой".
Подписывайтесь на инстаграм, телеграм и YouTube Север.Реалии. Там мы публикуем контент, которого нет на сайте!
"Мечты" и "надежды"
Проспект Советских Космонавтов, одна из самых старых улиц Архангельска. Запах гари здесь чувствуется до сих пор, хотя старый двухэтажный дом №44 сгорел еще в мае.
Огонь за несколько минут охватил деревянную постройку с почерневшими от времени фасадами и голубыми окнами. Через полчаса раздался резкий треск – обвалилась старая крыша. Спустя несколько часов на месте барака остались обугленные стены, оконные рамы, выкрашенные несколько лет назад в голубой цвет, почернели.
В здании уже давно никто не живет, и обитатели соседних "деревяшек" понемногу растаскивали его на дрова.
Пожары в деревянных домах в Архангельске не редкость. Обугленные остатки часто долго никто не убирает. На стене соседнего со сгоревшим кирпичного дома, возле которого сложены обгоревшие доски, кто-то написал два слова: "мечты" и "надежды". Получилась отражающая происходящее с деревянной архитектурой в городе инсталляция.
Местные чиновники, между тем, до сих пор называют Архангельск "столицей деревянного зодчества".
"Чувствовать свое бессилие"
Татьяна Полуэктова вместе с мужем и дочерью 8 лет жила в историческом доме-памятнике купца Калинина: это небольшой двухэтажный особняк в центре города 1900 года постройки. Никанор Андреевич Калинин, сын пинежского крестьянина, купец 2-й гильдии, торговал в Архангельске мануфактурой и готовым платьем, был гласным городской думы, занимал общественные посты. После революции его дом советские власти национализировали, судьба самого купца и его потомства – неизвестна.
Новые власти поселили в усадьбе Калинина представителей городской интеллигенции. Просторные квартиры купеческого дома считались элитным жильем. Трехкомнатную квартиру площадью 100 метров получил и главный агроном Архангельской области – прапрадед Татьяны вместе с семьей. С тех пор в квартире родилось и успело пожить пять поколений. Но полтора года назад Полуэктовым пришлось экстренно переезжать: жить в особняке стало просто невозможно.
– Все в доме жили очень дружно. Здесь родилась моя бабушка. Была большая семья, много детей. Мне рассказывали, что во время войны одна из бомб попала во двор-колодец нашего дома и она очень сильно повредила фундамент. Моя прабабушка старалась эти бомбы как-то тушить, дежурила на чердаке. А бабушку почти сразу после войны репрессировали: она работала в интерклубе, её схватили прямо на улице, скорее всего, по доносу, как очень многих тогда людей. Восемь лет провела она в Воркуте в лагере, потом вернулась в этот дом. Все мое детство прошло там. Для меня это родовое гнездо, можно сказать. Все прелести коммунальной жизни: общий быт, топить по очереди общие печки, собираться за общим столом – я очень хорошо это помню, – рассказывает Татьяна.
После смерти бабушки Татьяна со своей семьей жила в квартире с высокими потолками и печами в каждой из комнат. Она видела, что здание приходит в негодность, и пыталась как-то повлиять на местных чиновников, чтобы те озаботились ремонтом дома.
– Я очень много писем написала депутатам, в городское правительство, несколько раз звонила на прямую линию президенту. Просила как-то позаботиться о нашем доме. В тот момент еще можно было провести какую-то реновацию здания, как-то позаботиться о том, чтобы оно не разрушалось такими темпами, потому что фундамент у него каменный, а само здание сделано из мореной лиственницы. Когда мы прикручивали что-то в этом доме, у нас каждый раз сверла ломались, потому что просверлить эту лиственницу сложнее, чем бетон. Дом стоял бы и стоял, если бы о нем заботилось государство. Я обращалась к депутатам, говорила, что из здания можно сделать музей. Не хотите музей – давайте сделаем гостиницу. Нужно всего-то дать людям возможность переехать в другое жилье и использовать это здание по другому назначению. Но приходили отказы, мол, нет денег для ремонтных работ.
Чувствовать свое бессилие неприятно, когда ты реально не можешь никак повлиять на ситуацию, как бы ты ни хотел. Вообще история человечества держится на памяти, на том культурном наследии, которое нам достается сквозь поколения, но когда люди, обладающие властью, настолько равнодушны к тому, что мы получили в наследство, – это вызывает вопросы, насколько им вообще ценна собственная культура. А это все-таки культура русская, русское домостроительство, и передать это наследство своим детям – наш долг, долг каждого отдельного человека и тех, у кого власти больше. – говорит Татьяна.
То, что дому Калинина нужен ремонт, было известно давно. В домовой книге за 1988 год говорится, что износ особняка составляет порядка 80%. В 2018 году дом признали аварийным и подлежащим расселению.
– Глобально все сыпаться начало, наверное, лет шесть назад. Начал отваливаться подъезд, который ведет к нам, и лестница над нами. Потом пошли проблемы с отводом воды с крыши – весь снег и вся вода стали попадать в перекрытия. Жильцы стяжками пытались укрепить подъезд, но потом мы поняли, что это просто бессмысленно, все стяжки рвутся под тяжестью здания, а правительство ничего не собирается делать, – продолжает Татьяна. – К нам несколько раз приезжали МЧС по поводу дымящихся печек. Они оцепляли здание ленточкой и говорили: здесь жить нельзя, ходить около дома нельзя, здесь сыплется штукатурка, она упадет вам на голову – получите травму или вообще погибнете. Больше ничего не делали. Я поняла, что нужно съезжать, примерно 1,5 года назад. В ноябре я затопила печку и весь дым пошел в комнату. Печник что-то пытался прочистить, но ничего не получилось. В итоге мы поняли, что обвалились перекрытия между первым и вторым этажами.
Из квартиры семья выезжала экстренно. Татьяне, забирая вещи, пришлось даже вызвать МЧС: соседи сверху затопили печь и черный дым затянул всю квартиру.
– Ситуация осложняется тем, что дом – памятник архитектуры. Мы стояли в очередях на расселение и каждый раз с этих очередей слетали, так как дом – памятник архитектуры и, как только из него всех выселят, с ним придется что-то делать, а пока в нем кто-то живет, с домом можно ничего не делать, – рассуждает Татьяна. – У меня такое чувство, что они ждут, пока он рухнет на головы тех, кто еще рискует там оставаться. Рано или поздно это случится. У нас в доме есть люди, которым просто некуда уехать.
Городские власти говорят, что в 2023 и 2024 годах в Архангельске расселить нужно 129 аварийных жилых домов, в которых проживают почти три тысячи человек. На это администрации города нужно 3,7 млрд рублей. Но это примерно пятая часть всего городского бюджета, поэтому люди ждут расселения годами и десятилетиями.
"Разбит, но не сломлен"
Пару лет назад студентка архитектурного отделения Северного арктического федерального университета (САФУ) Юля Воронцова шла по Воскресенской улице своего города и заметила, что одно из старейших в городе зданий – дом Овчинникова – со всех сторон окружили новостройки.
Этот дом был построен в стиле модерн в 1912 году инженером Семеном Овчинниковым. Здание, которое украшает угловой эркер и четырехгранная башенка, завалилось на бок, фасад почернел. "Разбит, но не сломлен", – шутят про дом Овчинникова местные. Но жильцам дома не до шуток – они мечтают о расселении.
В 1998 году износ дома составил более 65%, а в 2013 году дом признали аварийным. В мае 2023 года глава Архангельска Дмитрий Морев предложил его просто снести, "как несоответствующий архитектурному ансамблю, который выстроился вокруг него". "Архитектурный ансамбль", о котором говорит Морев, – это те самые спальные многоэтажки, которые окружили маленький, почерневший от времени, но "не сломленный" особняк.
– Я посмотрела на то, в каком состоянии находится дом Овчинникова, и решила его нарисовать. Я никогда не хотела стать остросоциальным художником. Это как-то произошло само собой. Захотелось просто запечатлеть родной город, – говорит Юля.
Сейчас в рамках для фотографий в ее книжном шкафу – рисунки обычных бараков и деревянных домов, признанных памятниками архитектуры и разрушающихся на глазах.
– Мне в детстве иногда казалось, что в этих домах живут монстры. Когда дом наполовину разваливается, обычно ставят ограды, заколачивают окна, чтобы туда не смогли пробраться люди. Когда я была ребенком, я не понимала, почему эти дома ограждают, и начинала придумывать какие-то страшилки, что в заброшках на самом деле какие-то чудовища живут, и поэтому их ограждают, чтобы эти чудовища детей не съели, – говорит Юля.
За последние несколько лет в городе сгорело несколько уникальных деревянных памятников архитектуры. Все они были признаны культурным наследием. И все теперь потеряны для города. Черные обгоревшие остатки дома Гринфельда уже четыре года лежат в центре города, огороженные синим строительным забором.
В начале прошлого века этот удивительной красоты особняк построил Павел Петрович Гринфельд – капитан дальнего плавания, общественный деятель, издатель справочника "Спутник Помора".
Небольшой деревянный эркер, кусок почерневшего обугленного фасада, разбитая кирпичная печь и запах гари – это все, что осталось от дома Гринфельда сегодня.
В городе говорят, что дома эти якобы поджигают застройщики – чтобы меньше было мороки с документами на снос исторического здания и расселением людей. Но никаких уголовных дел против компаний-застройщиков никто не возбуждал.
– О том, что дома поджигают специально, говорят в городе открыто, – говорит Воронцова. – Я как-то нарисовала три сгоревших дома, которые стояли рядом в переулке Водников. Там тогда буквально каждую неделю горели друг за другом деревянные дома. Я оформила работу как триптих и на фасадах домов приклеила сгоревшие спички.
Еще один уникальный памятник архитектуры – дом Вальневой – стоит полуразрушенный, он был построен в 1912 году. Хозяйка усадьбы Елизавета Вальнева была женой известного капитана-полярника Фёдора Вальнева.
На фасаде дома сохранилась "золотая" табличка, из которой следует, что дом признан памятником архитектуры и подлежит государственной охране. Как его охраняет государство, убедиться не трудно: на первом этаже заколочены все окна и двери ; на втором – выбиты стекла; в дом нередко проникают бездомные.
– Сохранять тут уже, по сути, нечего. У нас есть проспект Чумбарова-Лучинского, где понастроили копии деревянных домов. Они зачастую не совпадают с оригинальными проектами, но тем не менее это хотя бы какая-то имитация вот этой исторической застройки начала 20-го века. Я их тоже рисую, играя на контрасте жизни и смерти эти домов, они как бы еще не мертвы, но уже и не живы, потому что уже не представляют никакой культурной ценности, – говорит Юля.
Еще в 80-е годы прошлого столетия власти попытались создать в центре города имитацию старого деревянного квартала, построив здесь копии разрушающихся архитектурных памятников. Так, на проспекте Чумбарова-Лучинского появилось много новодела.
– Чумбаровка – это искусственный проект, он создавался как компромиссное решение, когда очень много старого города было потеряно ещё в 60-70-е года. – говорит редактор паблика "Архангельск: архитектура и градостроительство" Владислав Дреко – У нас есть дом Овчинникова на пересечении Ломоносова и Воскресенской. С него построили довольно неплохую реплику на Чумбаровке. А есть дом Никольского, оригинал которого стоит на проспекте Советских Космонавтов. К его копии у меня большие вопросы. При этом всем у нас на улице Иоанна Кронштадтского сейчас воссоздается памятник, который физически был утрачен, потому что пришел в негодность и сгнил. Его передали строительной компании с обязательством воссоздать. Но для всего нужны деньги. Чтобы отремонтировать, отреставрировать и воссоздать такие дома, нужны немалые затраты. В свое время на сайте администрации города публиковали данные, что для полного приведения в порядок дома Овчинникова, в ценах 2016 года требовалось порядка 40 миллионов рублей. Сейчас эта стоимость разумеется выше. Цена сопоставима со стоимостью квадратного метра новостройки в Архангельске: что новый дом железобетонный построить, что памятник отреставрировать.
– Прошлой весной мы с друзьями ездили в поселок на окраине нашего города, его регулярно по весне топит и там размывает дворы и канализацию. Жители этих домов вынуждены передвигаться по деревянным поддонам, по цоколю, по чердаку, чтобы пробраться к своему подъезду, – рассказывает Юля Воронцова. – И я нарисовала дом, который был прикреплен на прищепках к ниткам – это как сушится белье на веревках, которые есть в любом советском дворе, напрыскала туда капельки воды. Мне хотелось просушить эти дома в буквальном смысле. И в этом году дома по-прежнему топят, и так происходит постоянно.
Иногда, когда я хожу и фотографирую эти дома, люди подходят, интересуются, зачем я их фотографирую. И никто мне не верит, что я рисую дома, потому что кто еще будет это рисовать? Мне прямо так и говорили: зачем ты это делаешь, зачем фотографируешь? Несколько раз меня останавливала полиция. Они думали, что я закладки кладу куда-то или что-то в этом роде. Хорошо, что у меня был с собой паспорт, иначе бы повязали. Архитектура – это же лицо города, и это то, что отличает каждый город друг от друга. Необходимо хранить самобытность каждого города. Но многие из тех домов, которые я рисую, скоро исчезнут, и от них, возможно, не останется ничего, кроме этих рисунков. – говорит Юля.
Вот что осталось в Архангельске от уникального дома Брагина, который был классическим памятником деревянного архангельского модерна начала прошлого века.
На одной стороне фасада этого дома неизвестные оставили надпись белой краской: "Огонь поглотил тебя – и последняя часть моей поморской самости умерла вместе с тобой".